«Первым долгом я, конечно, бросился на Измаила Александровича. Неприятное предчувствие кольнуло меня, лишь только я глянул на обложку. Книжка называлась "Парижские кусочки". Все они мне оказались знакомыми от первого кусочка до последнего. Я узнал и проклятого Кондюкова, которого стошнило на автомобильной выставке, и тех двух, которые подрались на Шан-Зелизе (один был, оказывается, Помадкин, другой Шерстяников), и скандалиста, показавшего кукиш в Гранд-Опера'» (Булгаков).
Великое дело сатира, новейшие времена дали для нее материал красочный, даже для нескольких гениев избыточный. Однако грандиозный жанр парадоксальным образом находится в явном тупике – каждый новый роман Пелевина оказывается, увы, слабее предыдущего, «Последняя Газета» Климонтовича вышла ничтожейшей попыткой спародировать мир «Коммерсанта», а вот теперь Андрей Мальгин, некогда главный редактор лучшей из версий журнала «Столица», сподобился написать нечто сатирическое – и результат оказался совсем уж несусветным.
Роман «Советник президента» посвящен ровно одному предмету – выяснению всех самых наипорочнейших обстоятельств семейной (и не только) жизни некоего советника Присядкина, в котором легко угадывается Анатолий Приставкин (все прочие персонажи этой скорбной истории также вполне прозрачны). Господин Присядкин, равно как и его жена и дочь, уличаются буквально во всем, что только можно инкриминировать человеку и гражданину, причем разоблачения эти носят, мягко говоря, кляузно-кухонный характер, в духе незабвенного:
" - Они, они! - козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, - вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки!
- Машину зря гоняют казенную! - наябедничал и кот, жуя гриб".
Нужно, однако, помнить, что макабрические герои Булгакова – это далеко не сам автор, тогда как в случае с Мальгиным мы имеем печальное зрелище того, как сатиру пытается сочинять не писатель, но скорее персонаж, в собственную историю в полной мере включенный.
Дело ведь даже не в том, что многостраничные описания присядкинских злодейств утомительно карикатурны - Мальгин не понимает, что для блестящей, в духе «Театрального романа» сатиры необходимы фигуры умолчания, сентиментальные перебивки, заведомо бесполезные, но эстетически необходимые попытки найти в убожестве положительные стороны, словом, важен весь спектр эмоций, а не одна только злоба-злоба-злоба. Не так страшно и то, что «Советник президента» абсолютно несостоятелен как роман – автору не ведомы такие мелочи, как единое связное повествование, динамика и развитие действия, и сам сюжет, наконец, ведь в этой книге ну совершенно ничего, в сущности, не происходит! Одни только разрозненные пересказы того, как «зря гоняли казенную машину» и прочие «кусочки» о том, кто и как из чиновников-совписов кому изрядно нагадил. О стилистике и вовсе нечего говорить – подобной сатиры немало встречалось в прогрессивную эпоху конца 1980-х на страницах изданий вроде «Крокодила», где самым суровым образом клеймились тогда «бюрократы», «приписки» и «командно-административная система». Однако главная проблема – в другом.
Дело в том, что сатира – загадочное искусство, только снаружи кажущееся проще иных жанров, и лучше всех им владеют мистики (Гоголь, Булгаков, Зощенко). Это не случайность – сатирику прежде всего необходим правильный угол зрения, а именно взгляд с высоты пусть не ангельского, но как минимум птичьего полета, взгляд на всяческую мерзость «изделека», желательно даже с этаким легким непониманием – во имя чего, собственно, суетятся все эти по-своему милые, но бесконечно ничтожные люди? Только при наблюдении с этой дистанции сатира делается изысканно-смешной, тонкой, наконец, великой. У Мальгина подобной «точки обозрения» нет и близко.
Автор «Советника президента» находится близко-близко, на расстоянии демонстративно неподанной руки от своих персонажей. Он вертится вокруг них, и даже непристойно суетится, подсматривая за ними в уборной, дергая за рукава и подслушивая самые бессмысленные детали светских бесед. Казалось бы, страсть зловещей присядкинской жены к «залам официальных делегаций» и номерам номенклатурных автомобилей «с мигалкой» Мальгиным высмеяна – однако на самом деле повествователь так смакует недостойную якобы тему, с такой страстью и трепетом, и в таком изрядном объеме вдается в изложения того, с каким номером и на каком экипаже должен ездить уважающий себя мандарин, что мы понимаем: нужны, нужны ему эти мигалки ничуть не меньше, чем любому из его героев!
Вместо иронического недоумения базовая интонация Мальгина – завистливая злоба, или злобная зависть, если угодно. Неизвестно, неважно и не нужно знать, насколько реальный Приставкин и домашние его соответствуют романным типажам, и погрешил ли автор против никому не интересной «правды». Глобальная художественная ложь «Советника президента» в том, что этой сатире невозможно поверить эстетически. Мальгин самонадеянным Персеем думал выставить сверкающий щит, чтобы присядкины отразились в нем и окаменели, но вышло наоборот – в треснувшем его зеркале не отразился никто, кроме него самого.
|