О том, что такое град Веденец знает каждый – «Город каменный, городам всем мать». Сегодня этот город прекрасный, город счастливый представляет из себя скорее поселок городского типа (50 тыс. чел.), население коего неутомимо варит кофе и готовит пасту миллионным ордам туристов. И трудно понять, зачем такому месту, битком набитому ослепительными шедеврами, потребовалось еще и современное искусство, то есть биеннале (http://www.labiennale.org). Штука в том, что это очень старая институция – открылась сто десять лет назад. Эпоха тотального туризма в те славные времена еще не наступила, по кривым тихим улочкам бродили британские старые девы, да шумели оксфордцы с кембриджцами. И венецианские власти решили придумать аттракцион, то есть придать старым камням чуть больше атрактивности и современности. Затея вполне удалась – первую биеннале посетило чуть ли четверть миллиона человек. Цифра для маленького городка просто немыслимая.
Но расцвет венецианской биеннале пришелся на тридцатые годы, когда выставка стала любимым детищем большого почвенника Муссолини, который строил идеальное национальное государство. Поэтому основой биеннале стали национальные павильоны, предназначенные для демонстрации художественных достижений в области изобразительного искусства. Важно отметить, что один из старейших павильонов – российский, выстроенный академиком архитектуры Алексеем Щусевым в 1914 году. Причем в национальном стиле. Примат национально-государственной идеи приводил к почти неразрешимым ситуациям – в свое время Бенито Муссолини восхитился советским классиком Александром Дейнекой, назвал его истинным римлянином. Но звездой фашистского искусства соцреалист не стал по понятным причинам.
Сегодня, как известно, наступила окончательная и бесповоротная победа неоглобализма, национальные государства тихо вянут, апологеты нового интернационализма толкуют о бессмысленности государственного представительства. Новые биеннале, расплодившиеся по всему миру, базируются на абстрактных затеях, которые на новом международном суржике именуются «проектами» и представляют собой немыслимый географический и культурный микст. Мы все это видели на 1-й Московской биеннале где индус, русский, итальянка и мексиканец говорили на одном и том же языке. И, в сущности, об одном и том же.
В таком контексте Венецианская биеннале и в самом деле выглядит глубокой архаикой и напоминает оперу «Садко», где каждый «гость», соответственно экипированный, выступает со своей собственной арией. То есть демонстрирует свою национальную идентичность в своих, купеческих целях. Так что коммодизация идентичности – вещь предельно архаическая, но и такая конструкция имеет в этом глобализованном мире свои основания.
Кроме транснациональной культурной бюрократии существует еще и национальная. Как нетрудно догадаться, это все одна шайка-лейка, различается только источник финансирования. В бюджетах большинства приличных государств заложены весьма приличные суммы на репрезентацию местной культуры на международной сцене. И Венеция осталась едва ли не единственным местом, где возможно использовать эти, весьма солидные бюджеты на хорошее и полезное дело – проталкивание «своих» художников. Дело почти бессмысленное – все равно мировая художественная закулиса обладает правом окончательного расставления точек над i. Но игра есть игра – точно такая же возня происходит и на Венецианском кинофестивале, просто там и труба повыше и дым погуще. Но самый артхаузный кинофестиваль базируется на незыблемом фундаменте кинопроката, в области изобразительного искусства все немного иначе. Рынок бесплатных денег (государственные субсидии, различные фонды) здесь вполне соизмерим с теми денежными потоками, которые проходят через собственно художественный рынок. Поэтому художник, который завис на галерейном уровне, чаще всего имеет очень мало шансов пробиться на самый верх, то есть достичь такого статуса, что его картины когда-нибудь будут продавать на «Сотби» и «Кристи». Едва ли не единственный возможный путь – попасть в кругооборот, который поддерживает международная художественная бюрократия, которая осваивает очень серьезные деньги на мероприятиях, подобных Венецианской биеннале. А потом уж будут и богатые галереи, хорошие продажи, рейтинги и смокинги.
Люди, которые хорошо знают биеннальскую кухню, рассказывают о бесконечных склоках и плохо скрытых скандалах, которые окружают и почти все павильоны, и всю биеннале в целом. Таков способ функционирования всякой бюрократии – только в разных местах он проявляется по-разному. Все девяностые русские держали пальму первенства по части скандалиозности. Хотя, на самом деле, все было просто: наш павильон занимал тот, кто приходил со своим бюджетом. Самая курьезная история – когда новую Россию представлял Илья Кабаков - художник, безусловно, великий, но тогда категорически отказывавшийся вступить на свою родину. Теперь, наконец, нашим собственным кульбюрократам удалось выбить достойное финансирование. То есть, можно сказать, что в нас, наконец, зарождается класс новых художественных чиновников совершенно международного уровня. В этом году им хватило ума позвать едва ли не единственных в наших палестинах людей, которые обладают серьезными менеджерскими талантами. Это оказались две энергичные леди. Во первых - Любовь Сапрыкина, основательница нижегородского ГЦСИ (Государственного центра современного искусства), которая сделала этот волжский город настоящей столицей актуальной культуры. Ее сокуратор – Ольга Лопухова, которая была куратором «Арт-Клязьмы», выводила в чистое поле сотни отмороженных мастеров искусств. И все крутилось, вертелось, работало, мигало. И никто не свалился в воду.
И действительно радикальное нововведение, которое протащили эти прагматические артменеджеры – они отказались от неких глобальных концепций, которые сначала выдумываются, а затем уже под них подгоняется художественная действительность. Наверное, это веяние времени – кураторами всей биеннале в целом являются две столь же практичных и прагматичных испанки - Роза Мартинес и Марта де Коррал. Они уж точно умеют и любят работать с конкретным художественным материалом и сторонятся загибонских «концепций». К слову сказать, Роза Мартинес входила в кураторскую команду 1-й московской биеннале. Именно в наших далеких холодных местах и был впервые осуществлен принцип «биеннале без дискурса и концепции», по определению одной немецкой газеты – Discurs Frei Zone. Так что можно испытывать совершенно определенную гордость за то, что именно в Москве и был отработан столь важный поворот к чистой прагматике от застарелой идеи искусства как иллюстрации абстрактных теоретических постулатов.
Выбор, который сделали эти мужественные дамы пока что оценить довольно трудно, хотя на словах все выглядит в высшей степени занимательно. Московская группа Escape и нижегородская ProvMyza обещают массу модной интерактивности и жутко актуальной эстетики соучастия (http://labiennale.ru/). И те, и другие – ребята очень чуткие, ловят тенденции просто на лету. Но штука в том, что такая стратегия в своей основе глубоко порочна и провинциальна – всякий художник должен сам себе эти тенденции изобретать, а не следовать некой заранее прочувствованной «моде». Пока что можно сказать, что русский проект весьма точно заточен под биеннальный формат – слишком больших, «русских» проблем не затрагивает, зато представляет собой вполне занимательное шоу, которое позволяет выделиться в общей немыслимой давке. Но пока все в целом не увидишь, точно сказать ничего невозможно. Вся прелесть биеннале – в широком контексте и масштабности спроса и предложения. Величины успеха тут почти неизмеримые – шведский профессор скажет мексиканскому галерейщику на очередной тусовке: «А русские в этому году очень неплохо выглядят…». А нью-йоркский куратор скажет «Наверное, так оно и есть», но подумает про себя, что русские в очередной раз перестарались. Но определить формальные параметры, как на Евровидении практически невозможно. Изобразительное искусство – штука до крайности элитарная, все реальные процессы запрятаны куда-то далеко и глубоко.
|
