Скользко, тяжко - выкарабкиваться из анабиоза, заново учиться смотреть, слушать. Думать. Прилаживать падеж к падежу. Тяжко и, по большому счету, неразумно. Так иногда на шельф Коморских островов заплывает живой реликт девонского периода - бесполезная рыба латимерия; на уху-жаркое она не годится, глаз не радует и представляет интерес лишь для горстки палеозоологов.
Имя, которым подписан этот текст, впервые появилось в «Независимой газете» за 1991 год. В 1993-1996-м часто мелькало в «Сегодня» - там его носительница (набирать местоимение «я» палец почему-то отказывается) в основном рецензировала масскультовую литературную продукцию, выискивая в свежем косноязычном гуано непереваренные кусочки высокой словесности и чуть ли не зародыши грядущего авангарда; вместо того чтобы благодарить, производители гуано, как правило, возмущались.
После разгона первой редакции «Сегодня» Ад.М. впала в кому и очухалась только на рубеже двухтысячных - принялась сочинять ежедневные обзоры текущей литкритики в сетевом «Русском журнале». Со стороны они представлялись смесью мелких придирок и едких острот, однако сверхзадача была гораздо амбициознее: девушка, понимаете ли, претендовала на роль персонифицированной совести критического цеха. Все ее выволочки носили пропедевтический характер: ребята, пока не поздно, опомнитесь, прекратите лепить туфту, передергивать, подличать, уважайте своего читателя. Каторжная эта затея быстро выдохлась. Профессиональное сознательное сотрудников СМИ уже начинало вытесняться коллективным бессовестным. Адресаты не собирались внимать автору, их хватало только на то, чтобы злорадно хихикать, если речь шла о коллегах, и дуться, коли дело касалось их самих: «Ты, Незнайка, видимо, больной. У тебя что-то с глазами случилось. Когда это ты видел, чтобы у меня вместо носа был градусник? Придется тебе на ночь касторки дать». И оскорбленная в лучших чувствах Аделаида отправилась на боковую, чудом увильнув от порции невкусного лекарства.
Сейчас, в 2005-м, ясно: все это были цветочки. Нынче на упертую моралистку попросту не обратили бы внимания. Не то что не разгневались бы, но даже и не почесались. Культурный ландшафт эволюционировал в намеченном направлении, и эволюционировал весьма резво. Подавляющее большинство бумажных и сетевых обозревателей давно не читает не только рецензируемых книг, но и друг друга. Здоровая внутрицеховая конкуренция уступила место шкурной корпоративности: кормит не профессия, кормит логотип, крыша. Сколько в России центральных газет, столько и словесностей, совпадения минимальны. Литературная критика как цельный сегмент публичного говорения перестала существовать.
И добро бы одна литературная, добро бы только критика. Пространство доверху заполнено уже не касторкой, а каким-то пресным киселем - овсяным, что ли. Где прежде пело и боролось, теперь в лучшем случае булькает, в худшем - бесшумно, вязко клубится, лениво перетекает внутри самого себя. Единичные артефакты, заслуживающие хоть какого-то уважения, торчат среди сглаженного пейзажа, будто щетинки на подбородке после первого, прикидочного бритья, и торчать им недолго: руки брадобрея вот-вот намылят помазок по второй. Впрочем, погодим углубляться в политологию, рассуждать о генеральной линии и свободе слова; холера манифестируется прежде всего не в верховной цензуре, а в низовой, ползучей халтуре. Все, от издательских корректоров до выставочных кураторов, поголовно бросили стараться. Творчество не волк, побереги силы для прайвеси, не рви жилы над общественно полезным продуктом, и так сойдет. Вот, чтоб далеко не лазить, цитата из интервью Валентина Черных «Времени новостей» от 23.09. «Чего-то хотят, сами ничего не создав... Фильмы не доделаны. Нет редактуры... Они не думают о зрителе. Зрители этого смотреть не будут... При большом всплеске нашего кино начался большой профессиональный упадок». Хорошее слово подыскал кинодраматург старой закалки - «вплеск». В нем так и слышится «хлюп», «хлллюппп»: преобладающий мотив отечественного эстетического ренессанса.
Тем, кто не дремал, а активно действовал в период холерных метаморфоз, да и сейчас плотно занят в обсуждаемой сфере, все это непременно покажется сгущением красок. Для того чтобы воспринять ситуацию не философски, а катастрофически, нужно быть именно латимерией - такой, как Черных или, что гораздо хуже, ваша непокорная слуга. Нужно стать Рипом ван Винклем и взглянуть на текущую рутину как бы издали. В данном случае - из середины 90-х. Причем глазами не инвесторов или менеджеров, а рядовых исполнителей, тягловых лошадок тогдашнего культпроцесса. (Кстати, его реальную стратегию в ту баснословную пору определяли как раз не инвесторы и менеджеры, а лошадки.) Наградой им были не бабки, а качество продукта; каждый вернисаж, выпуск телепрограммы, газетный номер делался на пределе вдохновения, точно последний. Сплошь и рядом служа по найму, не обладая пакетами акций и не претендуя на сверхнормативный профит, они все-таки считали работу не муторной обязаловкой, а смыслом существования. Они выбивались из сил, прыгали выше головы, круглосуточно и ежесекундно сгорали.
И, конечно, сгорели. Минувшее десятилетие обошлось с этими людьми, прямо скажем, по-свински. Везучие физически умерли в возрасте около сорока; причина смерти в некрологах корректно замалчивалась, не проставишь же: «отсутствие воздуха». Чуть менее везучие спились с круга или, если организм не принимал алкоголя, бесповоротно свихнулись; те и другие еще публикуют иногда статьи, получают гонорары, но и статьи, и гонорары вызывают в лучшем случае сочувственную усмешку. Совсем не подфартило горемыкам, что устроились на малоэффективные должности консультанта, литредактора, рерайтера или на целиком фиктивные - какого-нибудь управляющего редакцией, например. Лучше не просыхать, лучше корчиться от циррозных болей, чем всякий божий день на трезвую и условно здоровую голову наблюдать, как поганят принципы, на которые ты молился в свой звездный час.
Печальная участь, в кого ни ткни. Однако не получается забыть о том, что актуальный костяк нынешней культуры создан на соцреалистических руинах не чьими-нибудь, а их, этих бедолаг, усилиями. Вывески повсеместно сменились, имеющимся ячейкам присвоены иные, порой полярно противоположные функции, внутри и, главное, снаружи предпринят дерзкий евроремонт. Но радикальной перепланировки пространства не произошло. Кишка тонка.
В мистическом триллере Алехандро Аменабара «Другие» Николь Кидман играет женщину-призрака, обитающую вместе со своими столь же призрачными детьми и слугами в просторном, хоть и не слишком комфортабельном особняке, куда уже успело вселиться новое, живое семейство. Нетривиальность сценарного хода в том, что женщина и ее домочадцы как-то не обратили внимания на собственную смерть. Запамятовали, заспали этот принципиально важный момент. И потому покупатели якобы опустевшего поместья кажутся им потусторонними вторженцами: материальный мир точно так же тревожит и страшит бесплотных, как мир бесплотный - живущих, и, между прочим, непонятно, какой из них полноценнее, полнокровнее; девочка, мальчик и мама показаны существами на удивление обаятельными, по-человечески более чем конкурентоспособными, не в пример оккупантам с их благонравно-протокольными рожами. Две действительности, две истины, две ценностные шкалы параллельно, почти автономно существуют в одних и тех же стенах. Увы, только почти. Они мечтали бы проигнорировать друг друга, но все же то и дело фатально пересекаются - к неудовольствию, смущению, панике обеих сторон. Картина завершается хеппи-эндом: пассионарность жмуриков победила. Подслеповатые буржуа прозрели, осознали свою ошибку и с поспешным достоинством освободили плацдарм. А их сыночек - тот даже влюбился в ирреальную отроковицу и, будем надеяться, вернется к ней, едва чуть-чуть повзрослеет.
Будем также надеяться, что вы, господа, уяснили сию нехитрую аллегорию. То, чем вы пользуетесь, - не ваше, и пользуетесь вы им хищнически, топорно. Без должной нежности и настоящего понимания. Забиваете гвозди в крышку нашего гроба нашими же микроскопами. Что ж, не пеняйте, если в полночь сквозь свежую побелочку на переборке проступит чей-то хищный остроскулый фас.
Непосредственно перед вступительными титрами фильма «Другие» симпатичная героиня Кидман задушила своих чад подушкой и покончила с собой. На пороге нулевых мы, в сущности, сами прохезали собственную выигрышную позицию. Побрезговали ввязываться в драку, сломались. Чересчур уж нам, чистоплюям, нравилось изречение о том, что борющийся с врагом вплотную слишком быстро начинает пахнуть потом врага. Верное изречение. Однако нынче этим потом в любом случае пропитано все и вся, сверху донизу. Густопсовый непролазный смрад, чрезмерный даже для тех, кто давным-давно не дышит. Ад.М. обязана была продрать глаза хотя бы из свойственной ее характеру вредности - и, как тень отца Гамлета, замаячить у кромки прибоя. Теперешний ее визит обещает затянуться надолго. Нас не первый раз прогоняют, но мы еще поработаем.
|
