Театральный Эдинбургский фестиваль сопровождается в этом году большим информационным шумом. О всех его интригах и подробностях можно было узнать в Интернете и на телевидении, скучающим летом без громких премьер. Информации валом, картинка в телевизоре - живая, отзывы - разнообразные. Не выезжая в Шотландию можно определиться со своими пристрастиями, присоединиться к критике, узнать о новых тенденциях, удовлетворить любопытство и успокоиться. И поговорить об экспертизе и проблеме зрительского выбора на примере сопутствующего главному эдинбургскому смотру фестивалю «Фриндж».
Оба фестиваля возникли одновременно в 1947 году. «Фриндж», как и следует из его названия, возник «на обочине» официальной программы, аккумулировав энергию безбилетников (зрителей, не попавших на собственно фестиваль). Из безбилетной обиды возник живучий проект. Европа, восстанавливаясь после разрухи, стремилась к зрелищам. Фестиваль стал утешительным призом молчавшим музам. В 1947-ом явление неформального фестивального движения выглядело абсолютно закономерным. То, что так логично появилось на свет, продолжает существовать в рамках общественной парадигмы.
О «Фриндже» удобно говорить в терминах, предложенных американским журналистом Джоном Сибруком в книге «Nobrow». Он пишет о том, что реальность современной культуры не укладывается в прежнее иерархическое деление на «высокое» - «среднее» - «низкое» (массовое). Что в сегодняшнем мире, как в супермаркете, дополняя друг друга и подчиняясь друг другу, живут «индивидуум», «субкультура» и «мейнстрим».
В Эдинбурге это выглядит так. Мейнстрим – имена и явления, уже одобренные мировыми культурными арбитрами, составляют программу главного Эдинбургского фестиваля. Субкультура – одно из значений английского слова Fringe. И на «Фриндже» может засветиться любой индивидуум, считающий, что ему есть, что показать миру, аккредитовавшийся через сайт, и собравший достаточно денег, чтобы купить билет до Эдинбурга. Последнее – чуть ли не единственное препятствие, возводящее барьеры входа на «элитную» творческую территорию. Дальше сама собой включается система «малая сеть» – «большая сеть». По Сибруку (и по жизни), большая сеть питается явлениями, порожденными в малой. Культурный продукт, который может быть востребован мейнстримом, вбрасывается в это стремительное течение из уютно освоенной утробы родной субкультуры. Выплывет, погибнет – его проблема. На «Фриндже», собирающем на площадях Эдинбурга более 20 000 различных перформансов всех возможных направлений, работают около 1000 продюсеров, присматривающихся, отбирающих, заключающих контракты. Абсолютное воплощение супермаркета.
Есть только одно и весьма существенное «но» - прейскурант товаров в настоящем супермаркете определен потребностями покупателя. Супермаркет, чтобы не потерять клиента, стремится кроме разнообразия ассортимента, еще и к качеству. Оценку качества поступающего товара определяет экспертная институция – на всех этикетках прописаны ингридиенды, добавки и сертифицирующие индексы. Да и цены на продукты разнятся, что сильно помогает в выборе. «Фриндж» скорее сравним в системе выбора со стихийными рынками. Это такой базар, на который приехали все, кто хочет что-то продать, кто успел занять место и его оплатить (купить билет до Эдинбурга). В этом месте и в одно время могут оказаться казачий хор с нагайками и петербургский театр «До» со своею «Бессонницей». Это наш, российский компот. Но остальные не уступают. Несовместимость жанров и отсутствие единого контекста, как и в современной культуре, никого не смущает. Тут только один принцип - полная свобода выбора, представлений, демонстрации пристрастий. Нет правил, нет входного ценза.
Есть условие – деньги. И для участников, и для зрителей (продано более 1,5 млн билетов по 8 фунтов). Начнем с участника. К примеру, имеется некая творческая единица с международными амбициями – индивидуал ли, успешно стучащий на красном барабане, коллектив ли, переставляющий ноги в заданном психоделическом ритме. Не важно. Главное желание и деньги. Какая прекрасная тема для нашего российского блефа.
Творческая единица идет к потенциальному спонсору и сообщает, что ее приглашают на фестиваль в Эдинбурге, демонстрирует распечатку официального мейла, подтверждающего аккредитацию. Потенциальный спонсор естественно интересуется, престижно ли это – Эдинбургский фестиваль? Конечно, круто – отвечает любой мало-мальски знакомый с культурным процессом собеседник. И ведь речь не идет о транспортировке на британский остров десанта из симфонического оркестра, балетной труппы и хора с хормейстером. Только о какой-нибудь паре тысяч долларов на человека. Ну, кто из благотворителей не соблазнится отпустить «копеечку», за которую можно получить надпись на барабане, упоминание в интервью и красочный буклет фестиваля, с выделенной маркером строчкой благодарности. Таким незамысловатым образом филантроп покупает причастность к мировому культурному процессу, не сильно отдавая себе отчет в символической ценности приобретенного.
Она может оказаться ниже планируемой – коллектив поболтался по пивным со своим барабаном, никем не был замечен, интервью у творцов никто не спросил. Но может случиться и так – деньги оказались вложены в перспективную команду, которая подписала контракт на хороший гастрольный тур с условием присутствия логотипа любимого спонсора на всей сопроводительной и сувенирной продукции. Непредсказуемо.
Есть и другой механизм инвестиций. «Творцы» вложили собственные средства в поездку на «Фриндж», нормально отработали, никаких особых результатов не добились. Но посмотрели на мир, ощутили мейнстрим, осознали, что нужно сделать, чтобы попасть в фавориты к продюсерам, полномочным проводникам в «большую сеть». Добывать деньги на этот «переход» уже проще: ведь в резюме коллектива стоит фестиваль в Эдинбурге.
И все же, рассматривать «Фриндж» как некий бренд-паразит на теле большого эдинбургского форума никому не придет в голову. Это - модель современной культуры, две типовых ипостаси мирового культурного контекста. Блеск великого эдинбургского бренда выхватывает из теневого озерца субкультуры небрендированные ценности с тем, чтобы подпитать их недостающим символическим грузом и пустить в океан «большой сети». Без этой мелкой разнокалиберной рыбешки неповоротливый театральный «титаник» застынет и не сможет ретиво лавировать, приращивая марочный капитал.
Бесцензурный мир Обочины, где можно всем и всё – это современно. Вполне современно и положение зрителя. Как на этой неструктурированной, не имеющей опознавательных ярлыков и знаков, поляне выбрать то, что захочется поддержать, записать в актив предпочтений? Примечателен вполне официальный совет дирекции фестиваля: "Если вы стоите в очереди за билетами в кассы, или зашли в офис фестиваля, то пользуйтесь возможностью и прислушивайтесь к тому, что говорят о разных постановках. Вы легко сможете выяснить, что достойно внимания, расспрашивая людей вокруг и прислушиваясь к их мнениям". Очередная манифестация рынка. Заплатив деньги за билет, ты сам проводишь исследование. Еще нужно определить свою фокус-группу, оценив, например, надпись на майке как маркер твоего комьюнити, вступить в коммуникацию, обработать данные, сделать вывод. Всё, как везде. Это рынок, а не бутик. Он берет массой, он потребляет твое время.
Каждый волен в своем выборе: за универсальные 8 фунтов вести собственное исследование в свободном поиске, где результат, добытый с трудом, может полностью соответствовать твоей идентичности. Или оставив без внимания «Фриндж», приобрести билеты на «настоящий» Эдинбургский фестиваль, где выбор за тебя уже сделан, где экспертиза произвела свое всегдашнее оценочное зло, где символическая ценность в иерархии высокое-низкое определена, мейнстрим просчитан. Можно и вообще не ездить в Эдинбург, остаться дома и смотреть культурные новости по ТВ. Опять – проблема выбора.
|
