Если б лауреатом-2005 стал сириец Али Ахмет Саид или кореец Ко Юнь, можно было бы развести руками: «Кто это?» В случае с Пинтером уместней пожать плечами: «А-а, ну да...» Все мы хоть раз, но слышали фамилию маститого британского драматурга. Его пьесы идут на московских сценах (чаще всего - в постановке Владимира Мирзоева), фильмы по его сценариям (самые известные - «Слуга» и «Женщина французского лейтенанта») пылятся в частных видеотеках. В минувшем июле столица ломилась на хореографическую фантазию Мэтью Борна по мотивам «Слуги». Спектакль назывался «Пьеса без слов». Слов в нем и правда не было. В оригинальных же произведениях Пинтера они наличествуют в избытке. Шелуха блеклых клише, косноязычий, тавтологий, под поверхностью коих, уж само собою, корчатся индивидуальности персонажей, разыгрываются их не видимые миру драмы.
«АНИ. Она уехала. МИЛЛИ. Как уехала? АНИ. Вот записка. МИЛЛИ. Куда она уехала? АНИ. Она оставила записку. МИЛЛИ. Читай. АНИ (читает). Дорогие мои хозяйки. Мне очень жаль, но непредвиденные обстоятельства вынуждают меня внезапно покинуть ваш дом. Не знаю, когда смогу вернуться, поэтому я подумала, что лучше будет забрать все свои вещи. Не хотелось будить вас. Спасибо. До свидания. Уолли я сама все объясню. (Ани подходит к диванчику, на котором спит Уолтер. Милли выходит в дверь, ведущую на лестницу.) АНИ. Проснись, Уолли. (Пауза.) Она уехала. УОЛТЕР. Кто? АНИ. И оставила записку. Взгляни. (Уолтер читает записку.) УОЛТЕР. Да... Ну что ж... очевидно, ей пришлось уехать».
Подобные тягучие диалоги с understatement’ом неплохо делали Чехов и Беккет. Но Пинтер довел этот прием до автоматизма - и придал ему отчетливо коммерческий характер. Ставить такое в эпоху режиссерского театра крайне сподручно: заранее благодарный текст впитает любую трактовку, потому что сам в себе никакой специфической трактовки не содержит. «Сторож», «Коллекция» и «Лунный свет», при всей их видимой герметичности, - вещи на Западе не менее кассовые, чем комедии Куни и детективы Тома.
Нет, Гарольд Пинтер не первооткрыватель новых театральных путей. Он их мастеровитый популяризатор. Тоже весомая заслуга, так что сегодняшнее решение Шведской академии особых нареканий не вызывает. Другое дело, что не вызывает и особого энтузиазма. Творческий пик Пинтера-драматурга - далекие 60-е; много воды утекло с тех пор, много укатилось поездов. Год назад, когда премию отдали мизантропической агорафобке Эльфриде Елинек, было по крайней мере весело. А сейчас - скучновато. Тоскливо.
При всем том, что еще накануне нас изо всех сил пытались развлечь. Дату объявления лауреата перенесли на неделю вперед, чем спровоцировали ожесточенные спекуляции: похоже, у академиков-то раскол, заседают денно и нощно, а к консенсусу не могут прийти. Масла в огонь подлил престарелый член ареопага Кнут Анлунд: третьего дня обрушился на предыдущую триумфаторшу в открытом письме, опубликованном газетой «Свенска дагбладет» (у Елинек-де не романы, а бессмыслица, речевой понос), и демонстративно подал в отставку. Почему Анлунд так поздно спохватился? Вроде бы потому, что целый год штудировал «Любовниц», «Пианистку» и «Алчность», составлял о них собственное мнение. Почему же он не прочел их раньше, перед голосованием? Потому, отвечали официальные лица, что и не обязан был читать, ибо давно уже не участвует в принятии решений. А кто тогда участвует? Ведь в Академии всего-то 16 членов? Да вот все, за исключением Анлунда, и участвуют. Позвольте, а читают ли они предварительно произведения номинантов? Не ваше собачье дело, мы процедуру не комментируем. И вообще все идет по плану, наберитесь терпения.
Но терпеть наблюдатели не желали. Какие-то из них сообщили публике, что неурочный демарш Анлунда объясняется тем, что ему не по вкусу не столько Елинек, сколько нынешний, еще не озвученный лауреат. Хлопнули ведь гражданственно дверью сразу двое академиков в 1989-м, когда большинство присудило премию не гонимому хомейнистской фетвой Салману Рушди, а благополучному испанцу Камило Хосе Села. Вот и Анлунд, видимо, хотел бы вручить $1,3 млн Орхану Памуку, которого в Турции вот-вот отдадут под суд за инакомыслие, а его коллеги испугались международного скандала, о малодушные! Другие уверяли, что оглашение имени счастливчика отсрочено исключительно оттого, что 13 октября - великий иудейский праздник Йом-Кипур, а сам этот счастливчик - великий американский еврей Филип Рот. Третьи рассуждали о предпочтительных шансах вышеупомянутых Саида и Юня. Четвертые - наши соотечественники - толсто намекали, что в список претендентов внесены Геннадий Айги, Белла Ахмадулина и Константин Кедров, а значит...
Ничего не значит. Главная литературная награда никогда, никогда не достается тем, чьи персоналии загодя муссируются в СМИ. Скажем больше: такое чувство, что инвалидные перечни персоналий, подлежащих муссированию, скрытно распространяются пресс-секретарем Академии, дабы увести прорицателей как можно дальше от истины. Тем временем седовласые шведские академики каждый вечер выходят в свои ухоженные шведские палисаднички погреться на бабьем солнце, потирают морщинистые шведские ладошки и хихикают: напрасно тужитесь, ребята, один черт не догадаетесь, чем мы вас вот-вот огорошим. Ни лонг-, ни шорт-листы «нобелевки» традиционно не публикуются, стенограммы обсуждений вообще вряд ли ведутся. Глухая тайна, всецело неподконтрольное смертным волеизъявление титанов. Предусматривал ли такой оборот событий основатель концессии Альфред Н.? Наверное. Не зря он вошел в историю как выдающийся динамист.
В конце концов, должна же существовать на планете хоть одна (но, пожалуйста, только одна!) премия, логика присуждения которой абсолютно непознаваема. Премия, которой прогнозы и укоры - как бегемоту дробина; что бы ни случилось, небеса ответят снисходительным молчанием. И то, что в данном случае эти небеса населены отнюдь не олимпийскими богами, а горсткой анонимных и подслеповатых старичков, - даже к лучшему; так гораздо, гораздо смешнее. Словесность ведь не спортивное состязание, где рекорды строго фиксируются рулеткой и секундомером. А старички всякий раз вынуждены искать единственного чемпиона среди тысяч (хорошо, сотен) достойных. Выработать общепризнанные критерии мирового литературного лидерства до сих пор никому не удавалось. Так не станем же руководствоваться никакими. Скрюченные артритом пальцы шарят в мешочке для игры в лото, ухватывают бочонок, извлекают на свет. Сегодня на бочонке написано «Пинтер». А пусть бы даже «Кедров». Вы и Кедрова проглотите. Пиетет-с!
Где-то у Малкольма Брэдбери рассказана история о том, почему Грэма Грина в свое время обнесли «нобелевкой». Оказывается, автор «Комедиантов», большой ходок, соблазнил и бросил юную племянницу одного из тогдашних академиков. И корифей немедля предупредил товарищей, что этот гад Грин получит премию только через его, корифеев, труп. Товарищи вошли в положение. Грэм Грин давно в могиле; академический дядюшка, очевидно, покинул нас позднее. А может, до сих пор жив.
Объяснить нынешнюю лауреатскую кандидатуру в свете этого бытового анекдота - проще пареной репы. Дело в том, что 10 октября у Гарольда Пинтера был круглый юбилей: ему стукнуло 75. Слава тебе господи, бочонок сам прыгнул в руку! Дарить презенты до дня рождения - моветон; отсюда и недельная отсрочка. Буквоед Анлунд, впрочем, настаивал на том, чтобы сообщить новорожденному радостное известие непосредственно в понедельник, но прочие решили, что так получится чересчур откровенно, в лоб, не мешало б пару деньков погодить. Анлунд разозлился и наутро устроил истерику. Коллеги не дрогнули, условленную паузу выдержали. А тут, как нарочно, и Йом-Кипур подоспел.
|
