Прав Леонид Парфенов, который считает, что глянцевой журналистики не существует. Глянцевые журналы находятся вне актуальной аналитики и новостей, они не пишут о нефти и политической ситуации на Ближнем Востоке. И, тем не менее, по свидетельству экономических изданий, объем рынка глянцевых журналов неуклонно растет, а, по мнению Льва Рубинштейна (которое он высказал в передаче «Школа злословия»), глянец постепенно становится частью мейнстрим-идеологии.
Сегодня издательские дома Independent Media или Conde Nast с многочисленными редакциями напоминают производственные фабрики, служащие которых соблюдают дресс-код и нормы корпоративной культуры. По лекалам здесь лепят лицензионные издания по интересам (про фитнес, автомобили и цифровую технику), создавая новые площадки для рекламодателей-производителей.
Однако так было не всегда. В эпоху зарождения глянца у него было свое лицо. Глянцевые журналы пришли в Россию в начале 90-х на смену затухающим толстым журналам и стали, в первую очередь, новой формой творческого самовыражения. В журналы с картинками высокого полиграфического качества вроде Ома, Птюча, Playboy’я потянулись статусные писатели: Лимонов и Ерофеев, Пелевин и Сорокин. У истоков русского глянца стояли главный музкритик Советской империи Артемий Троицкий, литобозреватель «Коммерсанта» покойный Михаил Новиков и другие представители культурной элиты того времени.
В то время глянец выполнял иные, нежели сегодня функции: он воплощал либеральные в лучшем смысле слова ценности и свободу слова, на страницах журналов появлялись маргинальные истории, которые никогда бы не могли быть опубликованы в ежедневной прессе. Конечно, уже тогда глянец призывал читателя «потреблять мечту», однако мечту другую: не СССРовскую в виде гаража или мебельного гарнитура, но мечту по-настоящему далекую, раннекапиталистическую (вроде первых мобильных телефонов), и потреблять по-другому - не механистично, но испытывая истинное блаженство, которое сегодня уже недоступно развращенному изобилием человеку.
Тогда же, в середине 90-х, в глянец ринулось и молодое поколение. Большинство из них - выпускники филфака, истфака МГУ и других авторитетных ВУЗов -- оставили кафедры, чтобы примкнуть к прогрессивной мысли и творить печатную революцию. А революция действительно произошла: те, кто оказался в глянцевой обойме, поняли, что можно писать качественные тексты и получать за это приличные деньги.
Как однажды высказалась Авдотья Смирнова, глянец всегда что-то продает под видом бескорыстного служения прекрасному. И пусть сегодня он продает удобоваримую роскошь вроде автомобилей, гаджетов или нарядов, но тогда, в начале-середине 90-х, глянец действительно продавал сказочный образ жизни. Многое, о чем писали в первом глянце, покупке подлежало лишь гипотетически: это были, прежде всего, символы нового времени.
Сегодня в глянце практически не осталось зоны символического. Как однажды сказал писатель Кристиан Крахт, он помнит, как в конце 80-х на его глазах журнал Playboy вдруг превратился в каталог автомобилей. Глянец читают так же, как потребляют массовую культуру: жанровое кино или тонкие брошюрки «Притворись знатоком» издательства «Амфора». Единственное, что не потеряло в глянце символической ценности, - это сами деньги. Они существуют не на физическом, но абстрактном уровне, они наделены магической силой, способной приоткрыть двери в идеальную реальность. Так, на вопрос о том, кто достоин обложки журнала Esquire, главный редактор журнала Филипп Бахтин отвечает: «Сильным персонажем» я бы назвал персонаж, в который вложены деньги». Вот, оказывается, почему на обложке журнала появляются Роберт Де Ниро или Джек Николсон.
Глянец сегодня продает деньги и денежные знаки, однако на поверку оказывается полым пространством. Несколько лет назад кельнский музкритик Андрей Горохов опубликовал статью под названием «Дыра, прикрытая глянцем» о том, как музыкальная журналистика стала придатком звукозаписывающей индустрии. Также и глянец растерял содержание и смыслы. Возможно, поэтому сегодня многих журналистов тянет делать что-то собственными руками. Кинокритики снимают кино, музыкальные журналисты становятся диджеями, а книжные обозреватели - писателями. А может быть, делают они это оттого, что глянец заставил их поверить в то, что на самом деле писать книги и снимать кино – это очень просто, стоит только вложить деньги, и все получится.
|
