Многолетняя работа над IV частью Гражданского кодекса подошла к концу. Гладкое прохождение Госдумы и Совета Федерации ему обеспечено, и в скором будущем вместо шести законов, главные из которых – Об Авторских и смежных правах, и Патентный – мы будем жить по единому уложению. Кодифицировать законодательные нормы, убрать явные несообразности действительно было необходимо. И с этой задачей разработчики справились. Сложнее было найти компромисс между глобальным драйвом в сторону интеллектуальной, или умственной собственности (будем называть ее ИС) и защитой остаточной экономики.
Триумф воли. Интеллектуальная собственность
На российский рынок ИС шагнула еще в горбачевский период приватизации. Бесценный управленческий опыт номенклатуры засчитывался за долю в капитале предприятий, превращая ИС в акции. Поскольку капитализация большинства предприятий оказалась ниже стоимости основных фондов и оборотных средств вместе взятых, ИС - величина явно отрицательная. Однако банкротство волшебным образом снова превращает ее в положительные материальные блага.
Схемы, позволяющие делать деньги из воздуха, значительно пополнились в ельцинскую эпоху. Известный некогда олигарх оценил в астрономическую сумму собственный шедевр экономической мысли. (Помогло им же созданное агентство по авторским правам.) Сумма сделалась уставным капиталом банка, отличившегося сначала на ниве фальшивых авизо, а затем и на сельскохозяйственной. После его краха вкладчики долго митинговали и кое-что благодаря доброму государству и ЦБ получили назад.
Ныне понятие ИС особенно притягательно для государственных служащих. «Бюро экономического анализа включает в свои творческие коллективы зам.министров или руководителей департаментов. Носитель спроса делается участником производства знаний, что закрепляется институционально»*. И, добавим, предполагает даже некоторые дивиденды без угрозы угодить за решетку. Единственный способ такого институционального закрепления — это опять же ИС.
Как видим, лоббировать ее утверждение в законодательном акте было кому, а представить ИС как общее основание авторского, патентного и прочих мелких прав казалось делом несложным. Возникла, однако, небольшая проблема: что может быть ее предметом? Если это набор авторских или смежных прав, то налицо явный нонсенс: субъект права превращается в его собственника. Если это сама информация – тоже полный абсурд. Информация – это всякий раз заново воспроизводимый образ мира. И хотя она фиксируется и передается в знаках и символах на разнообразных носителях, сама остается совершенно эфемерной и неуловимой. «Право собственности в его "классическом" понимании» оказалось принципиально неприменимо к нематериальным объектам, а «традиционные правовые инструменты, в частности договоры купли-продажи, абсолютно бессильны», - отмечал В.А. Дозорцев**.
Чтобы покончить с традиционными нормами права, требовались обоснования более внятные, нежели смутные перспективы «информационного общества». К тому же ИС никак не укладывается в классическую триаду собственности: владение, распоряжение и пользование. В сфере информационного обмена от нее остается лишь бледная тень. Пользование аудио- и видеокассетами осложнено лицензионными ограничениями , а программное обеспечение и вовсе нельзя перепродать. Иными словами, товаром становится не вещь, а некий набор прав – как в эпоху абсолютных монархий или развитого социализма, где процветала торговля должностями (т.е. властными полномочиями).
Чем это закончилось для монархов и для Советов, общеизвестно. К тому же канул в Лету золотой век российского капитализма, когда, подобно Адаму до грехопадения, жил он не зная Закона, исключительно по понятиям. Объявления «обналичим» давно исчезли с газетных полос, а информационные услуги вызывают повышенный интерес налоговых органов. Операции с интеллектуальной собственностью становятся все рискованнее, как и другие способы перелетов «из света в тень».
Видимо, это и решило судьбу «интеллектуальной собственности». В ГК она осталась малоупотребительным синонимом исключительных прав (на авторство, имя, наименование и т.д.). Иногда их, правда, все же называют «интеллектуальными» - очевидно, в качестве моральной компенсации «прогрессивному» крылу юристов.
Кнут внутренних проблем оказался сильнее пряников ВТО и ВОИС.
Триумф компромисса. Авторские и смежные права
Не поддавшись на искушение интеллектуальной собственностью, авторы Кодекса в целом зафиксировали статус-кво, сложившееся в результате долгого наступления правообладателей (не путать с авторами). Но именно потому они и не разрешили и накопившихся противоречий, выросших на поле столкновения «исключительных» прав, положенных в основу авторского, смежного и патентного законодательства.
Изначально эти права представляли собою монополии, даруемые короной, и оттого, что «система привилегий, выдаваемых милостью властей, сменилась законами»*** , суть их не изменилась. Унаследованные от феодальной системы, они не имеют ничего общего ни с принципами свободной конкуренции, ни с практическими взаимодействиями в современном творческом процессе. Даже в книге, этом наследии гуттенберговой эпохи, можно встретить до полдюжины знаков копирайта. Ясно, что в хаотическом нагромождении взаимоисключающих прав верх, как правило, одерживает сильнейший, в данном случае – издатель. Ограничив кое в чем его произвол по отношению к автору, составители IV части ГК компенсировали потери за счет публики. На использование ранее неопубликованных произведений, перешедших в общественное достояние, вводится 25-летнее исключительное право публикатора (Ст. 1337).
Еще хуже дело обстоит в сфере аудиовизуального бизнеса, где выстраивается целая пирамида смежных прав, включающая (1) авторов, (2) исполнителей, (3) изготовителей, (4) организации вещания и, в перспективе, (5) организации, обеспечивающей широкополосный доступ в Сети. Как распределяются права между ними?
Закономерность проста: максимум полномочий обретает тот, кто стоит ближе всех к источнику дохода. А источник дохода – реализация продукции, материальных носителей. Ныне действующий Закон об Авторском праве и смежных правах доходил до совсем уж неприличных запретов на повторные записи исполнений, постановок и передачу их в эфир (Ст. 37.2.). Столь откровенный перекос ГК выправил, однако основ нынешнего порядка не затронул.
Неизбежность коллизии возникает уже в самой формулировке смежных прав (Ст. 1304). Их объектами являются «результаты исполнительской деятельности… в форме, допускающей их воспроизведение и распространение с помощью технических средств», а также фонограммы и видеозаписи. Совершенно очевидно, что речь идет об одном и том же, и если права исполнителя и изготовителя записи исключительны, один из них должен быть «более исключительным, чем другие». Кто именно?
Сомнения развеиваются сразу несколькими статьями. Заключая договор на создание аудиовизуального произведения, авторы передают изготовителю права на любое его «публичное сообщение» (Ст. 1262). Статья 1269. 2.6) уравнивает представление произведения «в живом исполнении» и «с помощью технических средств», что ставит в одинаковое положение дирижера и киномеханика. Наконец, Статья 1321 предоставляет исключительное право на «переработку фонограммы или видеозаписи», изготовителю, а не автору или исполнителю.
Иерархия, на вершине которой поставлен производитель, а далее, по нисходящей, — исполнители и авторы, — имеет весьма прозаическое назначение — поддерживать пирамиду массовой культуры. Последствия же такой заботы сказываются и совсем в иных областях, но об этом разговор особый.
* Алла Рогова. Экономика знаний // В мире науки. 2003 г. № 11. С. 22.
**Дозорцев В.А. В сб.: Права на результаты интеллектуальной деятельности. М., 1994, с. 18.
*** А.П. Сергеев. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации: Учебник. – 2-е изд. М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2004. С. 11.
|
