История с украденной полубелкой-полукрысой Sqrat, превратившейся в знаменитую Scrat из «Ледникового периода», выглядит более чем стандартной. Легкость, с которой разгораются конфликты по поводу «торговых марок», брэндов и т.п., абстрактность решений и стратегий (вроде замены одной буквы), неочевидность понятия «авторства» и множественные злоупотребления им – все это указывает на то, что представление об авторском праве как некоем фоновом условии «нормального» культурного процесса нуждается в обсуждении. По сути, авторское право является не столько условием, сколько инструментом «записи» или «регистрации», который активно воздействует на «культурное производство», причем его эффекты далеко не очевидны.
Как легко заметить, авторское право, прежде всего, само является объектом конкуренции, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Естественно, такая конкуренция зависит от того факта, что некоторые «авторские права» являются более дефицитными, чем другие. Пример с белкой из «Ледникового периода» сам связан с тем, что в этой зоне культурной индустрии обладание авторским правом на персонажа (character) имеет немалое значение – потому, что именно такой персонаж (а вовсе не абстрактные качества анимации вроде прорисовки фонов) запускает огромную рыночную машину, предполагающую в том числе размножение этого персонажа в полчищах игрушек, маек, видеоигр и т.п. Претензии на «белку», связанные с перспективой коммерческого успеха, показывают, что авторское право выступает здесь просто в качестве способа отличить действительное культурное достижение от недействительного, то есть в качестве разметки культурного рынка координатами прибыльности. Можно предположить, что такая разметка и вытекающие из нее привилегии и бонусы – далеко не нейтральная операция. Она влияет на всю систему культурного производства, определяя то, что в нем получает право на существование, а что – нет.
Однако такая конкуренция за авторское право в тех областях, где оно труднодоступно и высокорентабельно, – только один момент. Другой – формальные и идеологические особенности авторского права, завязанные на культурные представления об авторе как свободном «творце». «Авторское право», согласно этим представлениям, абсолютно открыто, предельно доступно (возникая, например, по факту записи строки текста), а с другой – оно не только дефицитно, но и распределено по обществу «несправедливо» и неравномерно. Даже если история Ivy Supersonic (изобретательницы Sqrat) является с начала и до конца липой, она правдоподобна уже потому, что говорит нам: «смотрите, не все имеют право на авторские права, чтобы быть автором, вам нужно владеть много чем еще, быть такой крупной корпорацией, как 20th Century Fox».
Вместо того, чтобы упрямо представлять «норму» авторского права в качестве панацеи рынка искусства, развлечений или науки, стоит спросить о том, как именно авторское право воздействует на сам этот рынок и его конечные продукты. По сути, это вопрос о том, в какой мере такое воздействие является формальным, а в какой оно заранее определяет культурное производство, обнаруживающее в качестве своего «объекта желания» некие привилегированные «авторские статусы».
Важный момент заключается в том, что авторское право начинает действовать несколько раньше своих собственных формальных условий, когда текста или произведения еще нет. Например, очень часто – и в разные времена – возникали проблемы относительно авторства в сообществах, члены которых могли еще и не иметь объективированного предмета права, того текста/артефакта, который мог бы быть использован, украден, переписан и т.п. Огромное количество художественных тусовок, научных организаций, школ и т.п., если только они ведут какую-то действительно продуктивную деятельность, находятся в состоянии постоянной внутренней конкуренции за такое «будущее авторское право», отсюда немалое количество скандалов, претензий т.п. В современной ситуации даже стандартное научное требование «новизны исследования» встроено не в логику «прогресса знаний», а в логику необходимого «отличия» ученого, стремящегося к сертифицированному авторскому статусу (понятно, что сразу же возникает соблазн злоупотребления такими авторскими «отличиями», «оригинальностью» и их имитации). «Будущее» авторское право становится неким гидом внутри сообщества, которое не всегда разделено на авторов и подмастерьев (эпигонов) и которое часто только в таком качестве и может что-то производить. «Коллективное авторство» не всегда многое решает, поскольку существующие культурные практики стремятся представить автора как отдельное «лицо», желательно «физическое» (отсюда в том числе и значимость фронтменов).
Собственно проблема тут в том, что, авторское право по своей идеологии (и de jure) имеет дело с «автором post factum», который уже не имеет проблемы «своего» авторства и не «работает» над ней. Однако культурная машина действует так, что из формального условия авторское право стало определяющим «внутренние моменты» культурного производства. Конкуренция ведется не в сфере содержания («идей», «достижений» и т.п.), а в символической сфере авторства как такового. Любое содержание выступает здесь в качестве подчиненного момента.
Если кроме «авторского права» существует «право на авторство», возникают некоторые дополнительные вопросы, внешние для стандартной проблемы «защиты авторских прав». Возможно, некоторые регионы мирового культурного и научного производства уже выведены за пределы сферы «права на авторство», то есть существует не только «цифровое неравенство», но и «авторское неравенство», author divide. Этот вопрос принципиально отличается от широко растиражированной проблемы «инновационности» и способов ее повышения: часто «эмпирическое» представление о том, что «здесь не придумывают ничего нового» («здесь» – в стране, в городе, в какой-то области культуры или науки), скрывает достаточно сложную структуру отношений между теми, кто является «полноценными авторами», и их клиентелой, делегатами, полномочными представителями или же, напротив, узурпаторами их прав. «Авторский центр» и «периферия» могут быть реализованы на разных уровнях и на разных субстратах, главное – структура их взаимозависимости может быть гораздо более влиятельной, нежели натурально представляемый процесс производства авторов, которых должна «рождать» та или иная «земля». Своеобразный «натурализм», присущий логике «авторского права», явно не способствует прояснению ситуации.
Между формальной доступностью статуса автора и его действительным осуществлением, подтверждаемым, по большей части, только рыночным успехом, зияет бездна. Собственно, она и определяет процесс «культурного производства», который часто есть практика по избирательному перепрыгиванию этой пропасти. Прыгать позволено всем, однако условия прыгунов не равны – и нет никаких оснований считать, будто они каким-то образом будут выравниваться. Этот провал сохраняется как за счет чисто рыночных механизмов, так и посредством воспроизведения классических (цеховых или профессиональных) социальных межей. И напряжение усиливается соседством этих способов сохранения пропасти и с формальной доступностью авторства (кто не написал в жизни хотя бы одного стиха?), и с обеспеченной технологиями простотой «становления автором». «Барьер входа» этого становления оказывается предельно низок – он уже не коррелирует с множеством классических цензов (образовательных, имущественных, наследственных и т.п.), гарантирующих исходные условия культурного функционирования автора и авторского права.
В результате «борьба за авторство», подогреваемая формальным равенством, предельной простотой современного «творчества» (или, скажем так, «креатива») и, с другой стороны, сохранением явного неравенства в распределении «прав на авторство», становится основным содержанием культурной игры, а не какой-то ее подпоркой, благоприятствующей талантливым и даже гениальным авторам. Последним, поскольку они существуют в среде обобщенного плагиата, доказать свое право порой бывает сложнее, чем отцу доказать, что он – отец. В конце концов, генетических или биохимических отличий подлинно «авторской» мысли пока не обнаружено, так что вряд ли будоражащее социальное неравенство в среде суверенных и сюзеренных авторов будет заменено «авторским фундаментализмом» или, страшно сказать, «авторским расизмом». Отделить авторов от претендентов на авторство сейчас гораздо сложнее, чем организовать отдельный квартал для богатых.
Все это само по себе не говорит в пользу неких «неавторских» или «анонимных» тенденций культуры. Скорее, об открытии вопроса авторского права как не только юридического института, но и культурного. Если рынок «авторских статусов» или «мандатов» в значительной мере совпадает с культурным рынком как таковым, нельзя игнорировать его влияние на то, что «происходит» в культуре на уровне содержания – то есть на то, какие картины и книги пишутся, какие фильмы снимаются и т.д. А раз так, нельзя не задумываться о модификациях этого рынка, о более дифференцированном использовании «авторского права» как инструмента. А уж как его использовать и изменять – зависит от того, как именно мы оцениваем это «происходящее в культуре»
|
