Профессора колледжа королевы Марии Лондонского университета, при поддержке прогрессивной газеты The Guardian, устроили занимательный литературный соцопрос – на тему «самой важной» для английского обывателя книги, сочинения, которое «изменило вашу жизнь». Сначала опрашивали женщин, в любом возрасте, как известно, читающих романтическую беллетристику. Здесь все оказалось довольно стандартно: книгой номер один для дам оказалась «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте (немного отстает «Гордость и предубеждение» Джейн Остин). А вот выбор мужчин, чаще всего игнорирующих, по наблюдению социологов, художественную литературу по достижении совершеннолетия, вышел несколько более странным: подавляющее их большинство высказались в пользу романа Альбера Камю «Посторонний». Если учесть, что опрашивали в Лондоне никак не интеллектуалов, или хотя бы недорослей, мнящих себя таковыми, а типичных буржуа, предпочтения их выглядят неожиданными. Правда, другие тексты из финальной мужской тройки, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Бойня номер пять» Воннегута, вполне объяснимы как объекты массовой английской народной любви. Сэлинджер – и вправду гениальный автор самой главной на все времена тинэйджерской классики для мальчиков. Воннегут же – едва ли не официальный идеолог современного литературного гуманизма, а роман его о бомбардировках Дрездена – патентованный «укор совести» из анналов. Но Камю… что нашли в нем лондонские клерки и бизнесмены?

Можно, конечно, сказать, что социологов просто обманули. Так, Вайль и Генис в «Американе» в свое время приводили следующий забавный инцидент: когда американцев опрашивали на предмет их любимого журнала, то первое место занял Atlantic Monthly, высокохудожественный, печатающие сложную эссеистику-публицистику орган. Но если бы его и в самом деле читали все эти люди, тираж журнала был бы в несколько раз больше. В реальности же «респонденты» попросту врали, стараясь показаться умнее. Возможно, аналогичным образом рисуются и английские клерки. Но если они все-таки сообщили о себе правду, то правда эта – мрачновата. «Посторонний» - сочинение о той предельной пустоте, максимальном ощущении бессмысленности всего, до какого только может дойти человек, сначала «просто так» убивший, а затем меланхолично обдумывающий вынесенный ему смертный приговор. Вот характерная цитата -

«Вечером за мной зашла Мари. Она спросила, думаю ли я жениться на ней. Я ответил, что мне все равно, но если ей хочется, то можно и пожениться. Тогда она осведомилась, люблю ли я ее. Я ответил точно так же, как уже сказал ей один раз, что это никакого значения не имеет, но, вероятно, я не люблю ее.

- Тогда зачем же тебе жениться на мне? - спросила она.

Я повторил, что это значения не имеет и, если она хочет, мы можем пожениться».

Хорошенькое настроение господствует в голове у рядового англичанина, не правда ли? На работе все эти люди, вероятно, на редкость улыбчивы, то вот что творится с ними на самом деле. Правда, если учесть тот факт, что в Англии, за вычетом малочисленных католиков, уже 500 лет как фактически не существует христианство, превратившееся там в пустой ритуал вроде римского язычества, то симпатии героев соцопроса к безнадежному Камю делаются несколько более понятными. Впрочем, хорошо уже то, что англичане достаточно честны в своем пессимизме, и не пытаются легкомысленно увильнуть от пустоты, которую они ощущают в своей жизни. А что сказали бы на их месте нынешние русские, какие сочинения из набора русской литературы выбрали бы они в качестве «определяющих», «главных»?

Боюсь, что ответ на этот вопрос окажется куда более печальным, нежели симпатии клерка-тайного неврастеника к проклятым вопросам французского экзистенциализма. Кроме «Мастера и Маргариты», романа, которым в России и вправду увлекается 90% читающего населения, иных вариантов, увы, как-то не просматривается. Взглянем на историю русской словесности, попытаемся соотнести ее со вкусами, читательскими привычками и мироощущением нынешнего обывателя, с которым мы вежливо раскланиваемся на улице или яростно толкаемся в автобусе.

Допушкинская литература для обычного человека не существует – это ясно. Сам же Пушкин в качестве поэта пребывает в массовом сознании только как «поп-фигура», плюс к этому небольшой цитатный конгломерат, не вызывающий ровным счетом никаких живых переживаний. Кстати: администрации президента сейчас неплохо было бы поискать национальную идею России в стихотворении «Из Пиндемонти», может хоть так удалось бы приучить людей к тому, что А.С. – это не только разновидность памятника Ленину. Что до пушкинской прозы (а это самая выдающаяся проза, вообще написанная на русском языке), то ее в принципе почти не читают и не понимают. Гоголь воспринимается преимущественно как «сатира и юмор» (плюс триллерное начало в малороссийских сюжетах). Толстой и Достоевский – излюбленное чтение западного культурного обывателя (в одном эссе Андрея Зорина очень смешно рассказывалось о ковбое из американской глубинки, который так любил Ф.М., что даже заказал на «Амазоне» Бахтина и прочел его). Особенно Достоевский – прежде всего потому, что, по точному замечанию Бродского, классичесская русская проза говорит о метафизики той реальности, что существовала в России только до 1917 года, на Западе же она жива и до сих пор. Легко представить сейчас экранизацию «Преступления и наказания», помещенного в современные интерьеры, но с одним обязательным условием. Действие ну никак не может происходить в России, старушку будут рубить топором в Нью-Йорке. Раскольников должен жить в маленькой, похожей на гроб, комнатенке на Лоуэр-Ист-Сайде, он должен встретить Мармеладова в душной китайской забегаловке, а на Кэнал-Стрит его будет мучить немилосердно припекающее солнце. Там сейчас и «Сенной рынок», и «студенты с идеями». Для современной России же все это – китайская грамота, современный русский человек с героями Достоевского себя никак не ассоциирует. А уж Лев Николаевич – и вовсе является здесь кошмаром из школьной программы, и ничем иным (хорошо бы найти того, кто заставил школьников читать нудноватую «Войну и мир», а не гениальную «Каренину», и сделать с ним что-нибудь нехорошее). Чехов любим везде, но только интеллигенцией, или же теми, кто себя к ней причисляет, это никак не «народное чтение». О существовании исключительно прекрасного Мельникова-Печерского в России вообще мало кто подозревает. Тургенев известен каждому, однако затруднительно представить, как добрейший Иван Сергеевич, с его дотошной описательностью, может стать «главным автором» и «поменять жизнь». Тютчева (патриотического) обожают, должно быть, профессиональные русские – «денисьевский» же цикл шир.нар.массам, понятно, неизвестен. Тысячетомная прогрессивно-народническая литература забыта вся, целиком, хотя столетием ранее Златовратский, Засодимский и Глеб Успенский пользовались немалой славой. Некрасов – школьная программа, и только. Декаденты тоже забыты. Горький – фактически ликвидирован в 1991-м. Бунин? От него в этом смысле представительны только «Темные аллеи», понимаемые как «пикантное чтение». Блок – вот Блок-то как раз идеальный кандидат на звание «главного русского автора, производящего определяющее впечатление на всю жизнь», «формирующего отношение к миру» и проч. и проч. Но, увы, деградация зашла так далеко, что и А.А., скорее всего, превратился в нечто «элитное», «не всем известное». Мандельштам, Ходасевич – не народны. Еще один идеальный кандидат в первые писатели – Пастернак. Но, опять же, для этого нужно иметь перед собой старую Россию, без антропологической катастрофы 1930-х, для нее «Живаго», и уж тем более стихи из романа, сделались бы эстетической доминантой. А вот «Сережа Есенин» - о, вот это актуально. Смешно, что шир.нар.массы совершенно не воспринимают «Сережу» в истинном его виде – изломанного, бисексуального, истеричного «юношу, наряженного русским простолюдином» из декадентского кафе. Для них он – натуральный, хтонический герой, явно от кого-то пострадавший.

Далее, помянутый выше Булгаков – несомненный литературный хит. Платонов – мимо, он в кумирах непредставим. Шолохов, напротив, кумир – но скорее из прошлого, ныне его пропагандируют в основном ностальгирующие сталинисты. Военная словесность – откочевала в раздел экранизаций. Солженицын – к сожалению, в народном сознании начисто отсутствует (если не считать идеологии-политики). Шестидесятники когда-то могли бы претендовать на «властителей дум и вкусом», причем как совсем скверные (Евтушенко, Вознесенский), так и талантливые (Аксенов, Стругацкие), и выдающиеся (Трифонов) – но это, опять же, прошлое, закрепленное поколенчески. Народная любовь к Пикулю, Асадову и Ко (а равно и ко всем их современным преемникам, вплоть до Лукьяненко и Акунина) не годится, поскольку честно ощущается любителями подобным жанров как симпатии к масскульту, и «смысла жизни» в данных текстах никто, включая самых простодушных, все-таки не ищет. Одно время (примерно 10 последних лет Сов.Власти и 10 после нее) безусловно народным классиком был Бродский, но приходится признать, что и его большая слава проходит. В 1990-х очень любили Довлатова, но все-таки как образцового анекдотчика, а вовсе не в качестве блестящего стилиста и скорбного моралиста. В те же годы большое смятение в умах произвел роман Пелевина «Чапаев и Пустота», ныне же Виктор Олегович – просто популярный литературный фельетонист, считать его за «гуру» сейчас никто не будет (подобно тому, как и Гребенщиков ныне – востребованный автор забавных песен вроде «А ну-ка мечи стаканы на стол», а вовсе не «Боб, от которого сияние исходит» из кинематографа Соловьева конца 1980-х). Еще в какой-то момент знаменитым стал Сорокин, но здесь, как и с «Темными аллеями», важна «скандальность» - мутная же сорокинская философия, что старая, что новая, широкой публике малоинтересна. Пожалуй, из всех ныне живущих русских прозаиков (поэзия как массовое чтение почти исчезла) в роли «учителя жизни» и писателя, тексты которого не только «улыбнули» офисного клерка, но и заставили его тяжко призадуматься, остался только г-н Веллер. Он даже написал соответствующую книгу, «Все о жизни», которая пользуется немалым спросом. Есть ли еще хоть одно имя, отвечающее всем условиям, имя, не попадающее в тошнотворный контекст «позитива, который не грузит»? Изрядные, далеко за пределами культовых 3-5 тысяч, тиражи, востребованность не только явной интеллигенцией, но и «грамотным средним классом», но при этом востребованность не однозначно «развлекательная», но понимаемая в жанре «потянуло на умное», «читал-думал-чувствовал», «книжка с мыслями».

Думаю, что чемпионами воображаемого опроса, проведенного по этим правилам, стали бы гиганты переводного псевдоинтеллектуального трэша и китча – Кундера и Коэльо (точно пришли бы первыми), Мураками, Эко, Зюскинд, обязательный Маркес, Павич, вряд ли Дэн Браун и Ко (тут у читателя нет иллюзий, он явно развлекается), еще, возможно, Фаулз, неизбежный Ремарк… Но никак не Камю, он совсем уж не «позитивен».

Русских же авторов в итоге просматривается всего трое: Есенин, Булгаков, Веллер. А вот поздравить с этим Россию или же оплакать ее – этот вопрос уже выходит за пределы прикладной социологии.